Я не мог решить, стоит ли торопиться или лучше выполнитьприказ не спеша. Что, если соотношение между двумя цифрами его не устроит?Похоже, разумнее не пороть горячку. Ведь и так абсолютно ясно: мы, богатеи,заколачивая кучу денег, отдаем бедным жалкие крохи. Кроме того, я понимал: чемдольше длится наше пленение, тем больше у полиции времени на подготовку косвобождению, тем искуснее она его проведет.

Мистер не угрожал, что каждый час будет убивать позаложнику. Он не требовал выпустить из тюрьмы своих дружков. Ему вообще ничегоне было нужно.

Я мешкал. Маламуд возглавил список, а в самом конце егооказался пришедший в фирму три года назад Колберн с какими-то восемьюдесятьюшестью тысячами. Неприятно удивил тот факт, что мой приятель Барри Нуццозаработал на одиннадцать тысяч больше, чем я. Это мы с ним еще обсудим.

– Округленно общий доход составляет три миллиона долларов, –доложил я Мистеру, который, сжимая красный проводок, опять вроде задремал.

Он медленно покачал головой:

– А бедным?

– Пожертвований роздано на сто восемьдесят тысяч.

– Плевать я хотел на пожертвования. Не ставь меня и людей,живущих на улицах, в один рад с теми, кто шляется по концертным залам исинагогам, по клубам, где белые баловни судьбы устраивают аукционы изысканных винили автографов знаменитостей, бросая пару долларов в кружку бойскаута. Я говорюо еде. Еде для голодных, что живут в одном городе с вами. Еде для младенцев,которые, пока вы делаете миллионы, кричат по ночам от голода. Как насчет простоеды?

Он смотрел на меня. Я смотрел на аккуратную стопку бумаг.Врать было нельзя.

– В городе есть сеть общественных кухонь, – продолжалМистер, – там бедняки и бездомные могут подкрепиться. Сколько денежек твоиприятели передали этим кухням?

Хоть один из вас?

– Передали, но не напрямую, – начал я. – Некоторыеблаготворительные организации…

– Заткнись! – Он поднял пистолет. – А приюты, где мы спим,когда на улице мороз? Сколько ночлежек числится в твоих бумагах?

– Ни одной. – Находчивость мне изменила.

С пугающей стремительностью Мистер вскочил на ноги,опрокинув кресло.

– А больницы? У нас есть больнички, куда приходят доктора,честные добрые люди, тоже привыкшие к хорошим заработкам, и жертвуют своимвременем, чтобы облегчить страдания неимущих. Денег за это они не берут. Раньшеправительство помогало платить арендную плату, подкидывало медикаменты иоборудование. Но теперь чиновники про нас забыли. Сколько вы отдали больницам?

Рафтер взглянул на меня так, будто я должен был найти выход.К примеру, покопаться в бумагах и с внезапным удивлением вскричать: “Чертвозьми, гляньте-ка! Оказывается, кухням и больницам мы передали полмиллионадолларов!”

На моем месте он бы так и сделал. Однако на моем месте быля, и мне вовсе не хотелось получить пулю в лоб. Мистер Далеко не такой идиот,каким кажется.

Он подошел к окну.

– Копов-то понагнали. – Сказано было негромко, но слышно. –Машин “скорой” тоже хватает.

Самого его происходящее на стоянке не волновало. Обойдястол, Мистер приблизился к шеренге. В гипнотическом сосредоточении заложникиловили каждое его движение. Он медленно поднес пистолет к носу Колберна:

– Сколько денег ты отдал больницам?

– Нисколько. – Колберн, прикрыв глаза, готов былрасплакаться.

У меня перехватило дыхание.

– А общественным кухням?

– Нисколько.

– Приютам?

– Нисколько.

Вместо того чтобы выстрелить, Мистер перевел оружие наНуццо. Вновь прозвучали три вопроса. Получив от Барри такие же ответы, оншагнул к его соседу. Все повторилось.

Следующий. Следующий. Следующий. К нашему разочарованию,Рафтер тоже остался в живых.

– Три миллиона долларов, – с отвращением бросил Мистер, – ини цента больным или голодающим. Какие же вы ничтожества!

Я понял, что он никого не собирается убивать. Где уличныйбродяга может раздобыть динамит? Кто научит его им пользоваться?

* * *

В сумерках Мистер сказал, что хочет есть, и распорядилсясообщить боссу, чтобы тот послал за супом в методистскую церковь на Семнадцатойулице. Там, объяснил он, кладут больше овощей, отчего навар гуще. Да и хлеб нетакой черствый, как на других кухнях.

– Общественные кухни работают на вынос? – изумился Рудольфиз динамика.

* * *

– Делай что тебя просят, Рудольф! – рявкнул я. – И пустьпринесут на десятерых!

Мистер велел мне положить трубку.

Я представил, как в сопровождении группы полисменов нашилюди мчатся в час пик через весь город к крошечной столовой при церкви, гдесклонившиеся над тарелками бездомные в негодовании пытаются понять, чтопроисходит.

“Десять порций на вынос, и побольше хлеба!”

Мистер направился к окну; застрекотал вертолет. Мистерслегка раздвинул планки жалюзи, посмотрел вниз, сделал шаг назад и подергалсебя за бороду. Ситуация требовала осмысления. Зачем потребовался вертолет?Раненых эвакуировать?

Амстед, более часа беспрестанно переминавшийся с ноги наногу, наконец не выдержал:

– М-м… сэр, извините, но мне действительно необходимо выйтив… комнату для мальчиков.

– Комната для мальчиков? – Мистер продолжал пощипыватьбороду. – Это еще что такое?

– Мне хочется писать, сэр. – Амстед был похож натретьеклассника. – Я больше не могу терпеть.

Оглянувшись, Мистер обнаружил невинно стоящую на кофейномстолике фарфоровую вазу. Взмахом пистолета он приказал мне развязать Амстеда.

– Вот тебе комната для мальчиков.

Амстед выкинул свежие цветы. Пока он, повернувшись к намспиной, довольно долго стоял над вазой, его коллеги внимательно изучали пол.Дождавшись окончания процедуры, Мистер приказал передвинуть стол вплотную кокну.

Как и почти вся мебель в здании, шестиметровый стол былсделан из добротного ореха, и, отвоевывая сантиметр за сантиметром, мыпреодолели расстояние, отделявшее его от окна.